История свастики с древнейших времен до наших дней - Страница 99

Наконец, свастика представлена в древнерусских граффитти — в виде «плетёнки» на штукатурке южного нефа Софии Новгородской (датируется XI веком), а также на тех же восточных монетах (дирхемах, ходивших в отсутствие своей монеты на Руси), где изображать свастику русские могли научиться также от скандинавов, ходивших «из варяг в греки» и снабжавших наше отечество иноземной монетой.

И опять-таки, вопрос о свастике на Руси не так-то прост. Если предположить, что в древнем Новгороде она варяжского происхождения, а в Киеве — византийского, а монеты были потеряны заезжими скандинавами, то аргумент височных колец никто не отменял и не отменит.

Более того, в последние пятьдесят лет в руки археологов попали предметы, свидетельствующие о том, что свастика на территории лесной полосы нашей страны была известна задолго до греков и викингов. На рис. 23 изображены славянские сосуды скифского времени из Смелы на реке Тясмин (Украина) и из Балтийского Поморья (Литва) (согласно Б. Рыбакову. «Язычество древних славян». М. 1994, с. 323). На рис. 24 — знак на днище древнеславянского кера-

мического сосуда, найденного на Выползовом городище в окрестностях Ржева (А. С. Уваров. «Сборник мелких трудов». М. 1910, том 2, с. 108), на рис. 25 — свастические гончарные клейма из кургана в Гнездово (в окрестностях Смоленска) («Древняя Русь. Быт и культура». М., 1997, с. 264). Известны подобные гончарные знаки из Старой Рязани, Ярцева (Смоленская обл.), Ростиславля Рязанского (Озёрский р-н Московской области) («Российская археология». № 1, 2000) — мы учитываем лишь «классические» четырёхконечные, не отвлекаясь на семи- и т. д. конечные свастики. На нашем рис. 26 представлены бронзовые бляшки близкого к славянам вымершего балтийского племени куршей из литовского могильника Пришманчяй («Финно-угры и баллы в эпоху средневековья». М. 1987, с. 453). Ещё древнее праславянская либо фракийская глиняная фигурка богини на возке, украшенном свастикой (рис. 27) — она датируется эпохой бронзы («Praistorija jugoslaveriskih zemalja». Sarajevo, 1983, том 4, табл. 83).

Большая часть этих материалов датируется VIII–XI вв., но некоторые — древнее. Под давлением такого количества фактов мы не можем отрицать, что свастика была известна древним балто-славянам — однако, опять- таки, является она здесь исконной, либо пришла сюда от иранцев (ангов, скифов, сарматов) — совершенно неясно. Нечто подобное свастике археологи имеют в однозначно ираноязычной салтово-маяцкой культуре VIII–IX вв. («Степи Евразии в эпоху средневековья». М. 1981, с. 64 и 151). Свастика встречается в народно-прикладном искусстве латышей, македонцев, белорусов и пр., причём ни у одного из этих народов не сохранилось правильного истолкования смысла этого знака — все они сё считали узором, и всё. Кстати, под германским влиянием в 1920 — 30-е голы младолатыши предпринимали попытку во {рождения активного употребления свастики на своей родине (в рамках планировавшегося возрождения языческого культа как национальной религии будущей «Великой Латвии»), Они дали этому знаку имена ugunkrusts («огненный крест»), либо Регкопа /crusts («Перунов крест»), которые были переняты рядом националистически настроенных этнографов и даже народными мастерами, вышивавшими традиционные широкие свадебные пояса — юосты — и украшавшими их в том числе свастиками, а также владельцами магазинов сувениров, выставлявших эти изделия ручной работы на продажу.

Кроме того, у нас на Руси в русле христианской традиции свастика встречается в церковном искусстве (например, в мозаиках под куполом Софии Киевской), придя сюда из Византии. Однако тут она не получает широкого распространения, ограничиваясь отдельными элементами декора отдельных православных храмов и элементов их обстановки, а также, что более показательно, народной вышивкой русского Севера (о чём ниже). Академик Б. А. Рыбаков в книге «Язычество древних славян» (М. Наука, 1981, с. 158) пытается проводить параллели между неолитическими свастиками Триполья и Трои и северорусским орнаментом на вышивках. Это, конечно, делать можно — свастика на то и свастика, что она везде одинакова, однако связь эта нам представляется слишком опосредованной (пусть даже протоиранцами).

Поскольку свастика есть везде, то, естественно, она имеется и у финно-угров, индоевропейцами никогда не считавшихся. Из древних артефактов мы имеем один цепедержатель из эстского могильника Каберла XI–XIII вв. («Финно-угры и балты в эпоху средневековья». М. 1987, с. 250) — рис. 28. Цепедержатель — весьма специфический для прибалтийских финнов предмет, аналоги которому в мире мы знаем лишь в Судане. Дело в том, что финно-угорские женщины имели обыкновение навешивать на себя по нескольку килограммов металлических украшений, которые надо было как-то крепить к одежде. Цепедержатель представлял собою застёжку с двумя крючками, соединявшими на груди две вертикально протянутые от плеч к поясу цепи, к которым в свою очередь, подвешивались подвески и накладки.

Что же касается финского этнографического материала (народная резьба, вышивки, орнаментика берестяных сосудов), частично учтённого Уилсоном, — то здесь мы видим опять-таки скандинавское влияние: если принять во внимание, сколько слов было заимствовано из древнескандинавского в старофинский, то контакты были весьма и весьма оживлёнными. Теодор Швиндт в хельсинкской монографии 1894 года по финскому орнаменту (цитируемой у Уилсона), находит свастику среди второстепенных саамских орнаментов. После получения Финляндией независимости в 1918 году свастика даже вошла в государственную геральдику этой страны, как символ солнечных лучей.