мотивы северорусской орнаментики» (автореферат). М., 1988, с. 10). Допустим, что это так — но признание свастики древним индоевропейским знаком ещё не предполагает признание её исконным индоевропейским знаком. И Триполье, и Троя, и Самарра — весьма древние очаги материальной культуры — и на настоящем уровне развития науки мы никак не можем сказать, из которого из них свастика начала своё шествие по Древнему миру. Поэтому, как и в вопросе о происхождении языков, нам приходится признать полицентричность её распространения, причём Западная Европа познакомилась с «троянской», а Восточная Европа и Азия — с «трипольско-иранской» свастикой. Весьма полезны в плане полноты иллюстративного материала рисунки в книге «Мистика огненного креста» Р. Багдасарова, досконально изучившего археологические публикации, разбросанные по специальной литературе.
Однако, признавая наличие свастики в трипольской культуре, нельзя упускать из внимания, что культура эта существовала за пять тысячелетий до Древней Руси — хотя и на одной и той же территории. От древних иранцев её отделяют три тысячелетия — и это тоже очень много.
С территории Древней Руси в первую очередь антикварам известно некоторое количество свастикообразных средневековых христианских амулетов — нательных крестов и перстней. В книге И. А. Шляпкина «Древнерусские кресты» (Спб., 1906) можно найти примеры разного рода свастик (рис. 20), помещаемых в средокрестие тельников — Р. Багдасаров толкует этот знак как символ «духа Христова», который распинаемый Христос, согласно Евангелию от Луки 23:46, передал, умирая, в руки своего отца.
Свастический орнамент встречается на славянских перстнях с геометрическими мотивами начиная по крайней мере с XII в. (согласно изданию «Древняя Русь. Быт и культура» в серии «Археология». М., 1997. с. 78 и 305). Есть на этих перстнях и «классическая» прямоугольная свастика, причём особо часты были такие изделия в Новгородской округе — при раскопках одной ювелирной мастерской в самом Новгороде было обнаружено не менее десяти таких абсолютно аналогичных перстней. По нашему мнению, популярность подобных амулетов именно на севере Руси связана с деятельностью викингов-варягов, активно использовавших свастику в качестве защитного знака (о чём ниже), в частности, нанося её на восточные серебряные монеты, которые носились воинами в качестве амулета на шее.
Перстни со свастикой с раскопок булгарского городища вы видите на рис. 21. В Булгаре Великом, столице Волжской Болгарии, было заметно всё то же новгородское влияние. Так называемые ушкуйники, то есть, пиратские ватаги новгородцев, спускались по Волге с северных земель, считая делом чести пограбить не своих единоверцев (чем они тоже по случаю занимались), а неверных, то есть мусульман. Те, естественно, организовывали достойный отпор такому разбою, свидетельства чему сохранились, в частности, в татарском эпосе «Едигей». Как правило, булгарам достаточно было сжечь или захватить корабли ушкуйников, чтобы привести тех в беспомощное состояние — и всё награбленное на Верхней Волге добро становилось заслуженной добычей теперь уже мусульман, равно как и сами грабители (то есть, иначе говоря, рабами). В городе Булгаре существовал целый славянский квартал (его наличие археологи вычислили по высокому проценту свиных костей — ведь коренные обитатели города всегда исповедовали ислам), где, вероятно, и были найдены эти перстеньки со свастикой. А в Новгород подобные мотивы занесли, опять же повторимся, скандинавы.
Труднее установить семантику правильных свастик на семилопастных височных славянских кольцах.
Мы приводим изображение одного такого кольца из курганного могильника Дубки на территории города Москвы (рис. 22). Р. Багдасаров, по своему обыкновению, даёт религиозное истолкование символики этого памятника — однако артефакт этот настолько древний, что в ту пору христианство было распространено лишь среди ограниченных групп городского населения — и уж тем более мастера из далёкого захолустья не стали бы вкладывать символику чуждой им в ту пору религии в расхожие женские украшения. Кроме того, на сотнях и тысячах известных археологам подобных колец вятичей есть много других сюжетов, которые в христианском духе никто истолковывать не торопится. Ясно, что эта свастика — дохристианская; вероятно, она наделялась в языческой религии каким-то особым смыслом, в настоящее время не расшифровываемым. Сегодня никто не возьмётся отрицать, что свастика действительно существовала и у наших предков на Руси, хотя знали ли её славяне с незапамятных времён либо заимствовали у иранцев — теперь, по прошествии такого времени, неясно. Археологам известно аналогичное кольцо из курганной группы в Зюзино, имеющее изображения на всех семи своих лопастях — различные ромбы, кресты и свастики (статья Т. Макаровой и Т. Равдиной в «Российской археологии», № 4 за 1994 год). Академик Б. Рыбаков («Язычество Древней Руси». М., 1988, с. 527) считает подобные свастики «знаком огня», что недалеко до главенствующего в этнографии и археологии солярного её истолкования (о чём ниже). Существуют и другие, менее показательные древнерусские свастики (например, свастика на чудом сохранившемся обрывке тканой шерстяной налобной ленты из захоронения русской девушки XII века), причём географически эти находки тяготеют к Новгородской округе и Карелии, то есть областям, где русские активно контактировали со скандинавами.