Миграция символа стоящего льва довольно любопытна. В XII веке он появился на гербе короля Албании. Филипп Эльзасский, старший отпрыск Тьерри Эльзасского, был графом Фландрским, шестнадцатым по счёту, и вёл своё родословие с 621 года. Первоначальный герб графов Фландрских состоял из маленького щита, вписанного в середину большого щита, со знаком дневного светила с шестью лучиками. Филипп Эльзасский правил в качестве графа Фландрии и Брабанта с 1168 по 1190 г. и руководил боевыми отрядами в двух крестовых походах. Во время одного из этих походов он в единоборстве уложил короля Албании и взял в качестве трофея его щит с изображённым на нём львом, поместив затем льва на свой собственный щит, который и передал по наследству в качестве герба графам Фландрии и Брабанта, откуда позднее он и стал гербом бельгийского королевского дома. Лев на щите может быть напрямую возведён через посредничество гербов рода Нортумберленд, Фландрии и Лувена к гербу короля Албании, который тот имел в XII веке. Такова миграция символа через века и страны — а ведь если бы мы хуже знали историю европейской геральдики, то могли бы предположить, что мотив стоящего льва появился одновременно в различных, удалённых друг от друга уголках Европы.
Греческое искусство и архитектура. — Правилом хорошего тона в научной литературе при аргументации стало идти к неизвестному от известного. Мы поступим так же при обсуждении миграций свастики от народа к народу, рассмотрев пример миграций греческой плетёнки, довольно тесно генетически связанной со свастикой, — а наряду с этим проясним некоторые аспекты истории орнаментации греческих архитектурных сооружений. Неоспоримым, доказанным в сотнях работ фактом является то, что основы древнегреческой архитектуры мигрировали — то есть, перешли при непосредственном контакте от народа к народу и от поколения к поколению — в страны Западной Европы. Архитекторы Рима, Виченцы, Парижа, Лондона, Филадельфии, Вашингтона, Чикаго и Сан-Франциско черпают знания основ своей дисциплины в греческой архитектуре дорического, ионического и коринфского ордеров путём прямого заимствования, письменного (по книгам) или устного (по лекциям) знакомства с лучшими и наиболее типическими её образцами.
Греческая плетёнка. — Мигрировала идентичным древнегреческой архитектуре образом. О её происхождении пока лучше умолчим. Вопрос о том, могла ли быть плетёнка прообразом свастики или нет, разобран нами выше, где было показано, что оба знака мирно сосуществовали в Древней Греции, и нет нужды полагать, что один из них предшествовал другому — но оба использовались одними и теми же поколениями. Рис. 133—34 обнаруженного в Навкратисе фрагмента, о котором была речь выше, убеждают нас, что оба эти знака (или элемента декора) мигрировали из Греции в Египет. Итак, с седой древности греческая плетёнка через Египет распространилась в другие страны Старого Света, а затем в качестве орнаментального мотива перешла в искусство Средних веков и Нового времени. Миграция символа, или скорее знака, происходила через наставников, которые обучали своих учеников устно, письменно, либо наглядно изображая знаки, — и нет нужды считать, что плетёнка, как и свастика, была изобретена разными народами в разные времена, т. е. изобретена многократно.
Если единство происхождения характерно для греческой плетёнки, то почему бы не постулировать то же самое для свастики? Греческое искусство составляло один уникальный комплекс, будь то скульптура, резьба по камню или мастерство изготовления гемм, и именно эти достижения эллинского гения были известны и ценимы во многих странах тогдашнего сделавшего первые шаги по пути к цивилизации мира — а распространение их шло теми же путями — устно, письменно или путём наглядной демонстрации. Современный скульптор или гравёр, даже порою не сознавая, откуда в конечном итоге происходит его мастерство, и не ощущая древности своего занятия, едва ли способен заново изобрести в своей сфере деятельности что-либо столь же изящно простое, как изобретенное древними греками. Новомодная теория того, что культура, как результат психической природы человека, являющей себя у всех народов во всех странах через эволюционное приспособление к человеческим нуждам, а нужды человеческие на одной ступени общественного развития будут примерно одни и те же, должна пройти через одни и те же стадии — неприемлема для меня. Она оказывается несостоятельной, как только мы предложим современному скульптору не изобретать что- либо своё и не приспосабливать древнее под нужды современности, а просто взять и скопировать лучшие из греческих антиков, — и мы увидим, что он окажется, при всей своей цивилизованности, неспособным даже приблизиться к мастерству древних греков.
В этой главе речь пойдет о предметах, ассоциирующихся со свастикой, а в первую очередь поговорим о пряслицах. Придумали их в доисторические времена, а встречаются они во всех районах земного шара, где цивилизация достигла уровня, позволяющего местному населению изготавливать пряденые нити или верёвки, используя их для охоты или рыбной ловли, игр, изготовления тканей или полотнищ, из которых затем получаются одежда и палатки. В западной части Азии, Европе, у североамериканских пуэбло, индейцев Мексики, Мезоамерики или атлантического побережья Южной Америки, где были известны ткани из нитей, верёвок или волокон, пряслица были в ходу. Там же, где использовали шкуры для изготовления одежды или шатров, пряслиц, как правило, нет. Так, у эскимосов и некоторых канадских племён это нехитрое приспособление мы едва ли встретим.