Исследователи ближневосточных культур выдвигали множество теорий относительно его происхождения и считали кадуцей то эквивалентом небесной молнии, то ипостасью мирового древа, то комбинацией солнечного диска с лунным полумесяцем. Некоторые образцы являют собою переходную стадию от священного древа, окружённого солнечным диском, к одной из разновидностей хеттского кадуцея. Гоблет д’Альвиелла считает, что первоначально кадуцей являлся культовым или боевым штандартом или флагом, а затем форма его начала постепенно меняться, комбинируясь с другими древними ближневосточными символами.
На некоторых ассирийских барельефах мы видим боевое знамя, порою состоящее из крупного кольца, утверждённого на шесте с двумя прикреплёнными к нему свободно развевающимися полотнищами, иногда из размещённого соответствующим образом крылатого шара. Такой ассирийский боевой штандарт мог быть отдалённым прототипом лабарума, который император Константин, обратившись в христианство, сделал своим официальным знаменем, и который в равной мере мог бы импонировать чувствам солнцепоклонников, если бы они только были в его войске. После последней трансформации в Греции — превращении в крылатый посох со змеями, — кадуцей дошёл до наших времён, воплощая в себе два качества Гермеса — столь любезных сердцу предприимчивых греков — деловую сметку и предприимчивость в коммерции. В Индии этот символ принял форму двух переплетающихся змей — возможно, туда его занесли легионы Александра Македонского. Конечно, символ этот уже встречался между Индом и Гангом и в более древние времена и в несколько упрощённой форме — в форме диска, вписанного в полумесяц, очень напоминающего астрологический знак для планеты Меркурий. Этот символ — диск с полумесяцем — встречается на индийских монетах с древнейших времён и, как нам кажется, столь же давно его путают со знаком «трисула».
Трисула — разновидность трезубца, распространённая у буддистов, весьма была распространена также и среди индуистов. Неясно, был ли этот знак подражанием разновидности символа молнии, который мы встречаем на ассирийских барельефах, либо возник в самой Индии. Его простейшая форма — впрочем, редко встречающаяся, — представляет собою греческую букву омикрон, вписанную во внутреннюю полость греческой буквы омега. Почти всегда верхняя секция этого знака имеет с боков два небольших кружочка или два горизонтальных штриха, похожих на листочки или крылышки. Оконечности омеги порою превращаются в небольшие кружочки, листики или трилистники, а диск порою помещается на подставку. С его нижнего полукружия порою свешиваются две спиральки, закрученные словно змеиные хвосты, концы которых туго завиваются.
Итак, это очень сложный символ. Ни один буддийский текст не даёт нам никакой полезной информации относительно его происхождения или значения, комментарии позднейших же истолкователей разнятся в высшей степени. Верхняя часть фигуры частенько отсоединяется от нижней, порою весь комплекс представляет собою простой треугольник, водружённый на дисковидное ядро. Вероятно, треугольник некогда символизировал проблеск молнии — как трезубец Нептуна у греков, — но более вероятно, что солнечное излучение. Среди северных буддистов, по всей вероятности, он символизирует небеса чистого пламени, размещённые над солнечным небом. Никто не сомневается, что это некогда была индусская эмблема, на первоначальный облик которой повлияло наличие знака кадуцея, тогда как более продвинутые её формы несут сходство с так называемым «крылатым шаром».
В позднейшие столетия знак трисулы был превращён брахманами в антропоморфную фигурку, превратившуюся в идол Джагенатха (Jagenath). Царство флоры также внесло свою лепту, и трисула в отдельных своих проявлениях принимает облик древа мудрости. Хотя мы неплохо осведомлены о символике религий, предшествовавших буддизму, мы недостаточно знаем о значении этого символа в той из них, где он наиболее популярен, и где перед ним в почтении преклонялись миллионы. Поэтапное развитие знака трисулы позволяет нам легко понять, с какой простотой эмблемы различнейшего происхождения могут сливаться воедино при малейшем поводе, если существует хотя бы какой-либо намёк на сходство чего- либо с чем-либо по форме или по значению.
Двуглавый геральдический орёл Австрии и России. — Граф д’Альвиелла сообщает подробности миграции символа двуглавого орла, украшающего гербы двух мировых держав. Первоначально он был чудовищной южноиндийской птицей Гарудой, изображения которой мы видим на храмовой глиптике, в резьбе по дереву, на храмовых покрывалах, бумажных гравюрах и набивных тканях, равно как и амулетах. В древнейшей форме мы видим её на вероятно хеттской скульптуре из Эйюка, что соответствует античной Птерии во Фригии (в Малой Азии). В 1217 году образ чудовищной птицы появляется на штандартах и монетах османских покорителей Малой Азии.
В 1227—28 гг. император Фридрих II позвал рыцарство в шестой крестовый поход, через год высадил свои войска в Акре, а в 1229 г. короновался в Иерусалиме. В середине XIII века этот геральдический символ появляется на монетах некоторых фламандских князей, а в 1345 г. он заместил собою одноглавого орла на императорском гербе Священной Римской империи. Так этот символ проделал длинный путь миграции от Индостана до Западной Европы, путём прямого контакта народов во времена крестовых походов.
Бельгийский геральдический лев, стоящий на задних лапах. — Этот лев первоначально появился на гербе рыцарей Перси и Нортумберленд после брака Жоселина Лувенского, второго сына Годфри, герцога Брабантского, с Агнесой, сестрой и наследницей рода Перси. Графы Фландрии, Брабанта и Лувена носили на своих гербах образ стоящего на задних лапах льва, развёрнутого влево, который стал нынешним гербом королевства Бельгии. По крайней мере, так утверждает геральдист Берк в книге «Peerage» (1895). Агнеса де Перси вышла замуж за Жоселина Лувенского, брата королевы Аделизы, второй жены Генриха I, и сына Годфри Барбалюса, герцога Нижнего Брабанта и графа Брабантского, род которого происходит от самого Карла Великого. Этот союз был возможен лишь при условии, что Жоселин примет фамильное имя или герб рода Перси — он предпочёл выбрать перемену имени и сохранение отцовского герба, что впоследствии дало бы ему юридическое право претендовать на отцовский лен, если бы старшая линия правящего герцога пресеклась. Этот геральдический прецедент так описан в родословной книге дома Сион Хаус: «Древний герб Хено удержал сей Жоселин, и дал детям имя Перси».