История свастики с древнейших времен до наших дней - Страница 92

Перейдём к книгам. Как вы понимаете, в советские времена немногие немецкие книги об истории свастики, уцелев от оккупационных костров, переходили прямиком в спецхраны крупнейших московских библиотек, а у нас о знаке, начертание и узкое значение которого было известно, пожалуй, любому дошкольнику, не писалось нигде и ничего. В Большой Советской Энциклопедии есть, правда, статья на эту тему, но из неё много не узнаешь — лишь самое основное, что можно и нужно было знать партийному агитатору при ответах на вопросы отдельных, не вполне ещё политически сознательных, индивидуумов. «Чёрная» БСЭ издания 1954 года дословно вещает: «Гитлер и немецкие фашисты сделали свастику своей эмблемой. С тех пор она стала символом варварства и человеконенавистничества, неразрывно связанных с фашизмом». Статей в газетах и журналах — даже в «Вокруг света», проводившему тогда географическо-этнографический всеобуч, — не было, научные же публикации на эту тему вообще не приветствовались. Там же, где свастика приходилась к делу, например, в работах по народному искусству или, паче того, по археологии, столь ненавистное коммунистам слово заменялось на безликое «гамматический знак», боюсь, понятное и ныне лишь немногим специалистам. Надо ли говорить, что специальных исследований на эту тему, до самого последнего времени, тоже не было — не приветствовалась подобная тематика.

Ну, а когда недоступны прямые источники, людям остается прибегать к косвенным. Помню, в армии, при подготовке к очередному Дню Победы, кто-то из солдат-москвичей, оформлявших стенгазету, осмелился задать замполиту вопрос: а откуда произошла свастика? Замполит оказался вполне на уровне, пояснив, что свастика представляет собою две перекрещённые палочки для добывания огня, равно как и крест — информация эта была явно почерпнута им из атеистических публикаций, в которых было приказано верить, что крест тоже «не наш» символ, и носить его на груди, а тем более поклоняться ему, никак не следует. Точно так же ответил на вопрос одного знакомого мне студента тогдашний вузовский преподаватель, эта же идея — и, надо сказать, небезосновательная, циркулировала среди местных коллекционеров. Однако, будучи спрошенными об источнике информации, все отделывались утверждениями типа «кто-то сказал» и «где-то прочитал».

То время ушло, хочется думать, навсегда, и у нас больше нет закрытых для обсуждения тем. Первые статьи (пока еще статьи) о свастике, появились, по нашим наблюдениям, на гребне перестройки, в 1989–1990 годах (например, О. Мезенцев, «Украденный символ» в журнале «Азия и Африка сегодня», 1989, № 7), и понемногу продолжали появляться и далее — причём, если журналисты переписывали информацию друг у друга или заимствовали её из недостоверных источников, то как их в том винить, если больше её ниоткуда было взять.

А интерес к этой теме был и есть — не болезненно-надломный, как в советскую эпоху (это что же за фрукт такой, что нам его есть нельзя?), а просто познавательный. Когда мне впервые попала в руки работа Уилсона, перевод которой мы теперь предлагаем широкому российскому читателю, — а было это в 1993 году, при тотальной распродаже книг дублетного фонда московской библиотеки Иностранной литературы — помнится, мои товарищи в очередь записывались, желая быстрее прочитать эту работу. Судьбе было угодно, чтобы эта, в общем-то редкая у нас книга, попала мне в руки и второй раз (при распродаже библиотеки в Пензе) — штемпель на титульном листе свидетельствует, что некогда она принадлежала Берлинскому этнографическому музею (мой первый экземпляр происходит из библиотеки российского, ещё царского, Морского министерства), — так сразу же среди моих знакомых объявилось несколько желающих приобрести этот том в собственность, так что мне пришлось ещё и выбирать среди них. Говорит это лишь о том, что тема происхождения и истории свастики продолжает интересовать по крайней мере некоторых россиян.

Если есть спрос — должно быть и предложение. А есть ли оно? Лишь в 1996 году мы получили первую отечественную работу о свастике: в четвёртом и пятом номерах мистического альманаха «Волшебная гора», издававшегося мизерным тиражом в Москве, появилась работа о свастике Романа Багдасарова и Геннадия Дурасова. Г. Дурасов — искусствовед, сталкивавшийся со свастикой на старинных северных вышивках, Р. Багдасаров же, судя по всему, в то время был молодым журналистом, а в последующие годы активно занимался исследованиями средневековых русских Хронографов и Физиологов. Мы не можем сказать, что эта работа получилась удачной, поскольку Р. Багдасаров — глубоко верующий православный человек, и его личные пристрастия определили структуру и содержание этой работы — мистико-религиозного наполнения в ней много больше, чем подлинно научной информации. При этом, надо отдать должное, авторы тщательно подошли к иллюстративной стороне издания, перелопатив горы литературы в поисках иллюстраций.

В целом же помочь составить впечатление о содержании этого труда может одна лишь цитата («Волшебная гора», 1996, № 5, с. 248): «Вернёмся ли мы на исходе времён к символике наших праотцов? Сможем ли вновь осознать себя ариями, яфетидами, славяно-россами, новым Народом Божьим? Сможем и захотим ли восстановить сакральную цивилизацию — Православное Царство? — Ясно одно: духовная жизнь, которую мы совершенно незаслуженно имеем, связана с крестным страданием Спасителя, апостолов и их верных последователей — царственных новомученников, ангелов-хранителей святорусского удела, окроплённого в разных концах их честною кровию. Они сочетались деяниям Христа, его животворному кресту, и теперь крестный свет, истекающий от него, подаётся нам не мимо них, не в обход, не кроме, — но во веки веков — через них. А знак духоносного креста — свастики — является неколебимым символом и основанием нашего упования».